Сто раз об этом говорилось, но повторить не грех. У каждого свой сундучок памяти. И в этих сундучках бесчисленные боли, радости, слёзы и краткие улыбки. решила написать об этом, и я решила подкинуть ей немного своих “сундучных залежей”. В конце июня 14-го мы с ней сидели в “Старом шансоне”, пили то ли кофе, то ли лимонад, и она меня пригласила на работу в только-только формирующееся мининфо. Я уцепилась за это предложение как за соломинку. Очень хотелось быть нужной. Хотя и не совсем понималось что я там буду делать. Но то такое, при желании научиться можно всему. Дома, когда рассказала своим, сын категорически сказал ” Я иду с тобой”. Мы и пошли вдвоём. И пару месяцев работали за ” суп с кашей”. То есть нас кормили в столовой на первом этаже ОГА. Утром мы ехали в почти пустом троллейбусе, а вечером шли пешком по практически пустому центру домой. На площади гуляли только голуби. А если засиживались на работе и возвращались уже в сумерках, странно и пугающе было видеть практически тёмные окна домов. Редкие светлые квадратики как маячки надежды. Надежды на то, что город живёт несмотря ни на что. Позже, когда я стала мотаться по работе или по добровольно принятой гуманитарной необходимости, по дальним районам, ощущение пустоты исчезло. На периферии людей было в разы больше, чем в центре. С одной стороны это радовало. С другой пугало, потому что именно “периферии” больше всего доставалось от украинской артиллерии. В ОГА находился и гуманитарный центр, где можно было получить продукты, вещи и многое необходимое тем, у кого не осталось ни жилья, ни “скарба”. Очереди там были огромные. Люди приезжали не только из Донецка. Стояла жара. Стайка детворы играла на газоне в тени, пока родители жарились в очереди. Никогда не забуду как при близком и громком звуке ” прихода”, дети как по команде, грамотно прикрыв ручками головы, падали ничком на траву. Чуть позже, точно не помню когда именно, в Донецк привезли человек 40 детей из Славянска. Возможно это были не только Славянские дети, сейчас уже не вспомнить. Я долго пыталась разулыбать мальчишечку лет четырёх, с седой челочкой. Не получилось. Упорно молчал и смотрел так, что хотелось завыть. Помню как ездили в травматологию с коллегой, чтобы сделать материал о девочке, привезённой ополченцами. Машина с семьёй из папы, мамы и двух дочерей, была расстреляна в упор танком. Младшая девочка выжила благодаря матери, накрывшей её собой. Ребенок был ранен, но как то выполз из машины. Её подобрали ополченцы и привезли в Донецк. Мы тогда не успели с ней пообщаться. Из Харцызска приехали бабушка и тётя, и забрали ребёнка. А мне два дня обрывали телефон люди из России и Украины, которые хотели удочерить девочку. КАК?! Как, какими путями они узнали номер телефона?! Номер не мой, рабочий. Но именно я была ответственна за “внешние связи с общественностью”. Как плакала женщина из Питера, которой я сказала, что нашлись родные… А женщина из Одессы ещё с месяц названивала и говорила, что они с мужем с радостью дадут семью любому осиротевшему ребёнку. Лето 14-го было таким насыщенным событиями, что сейчас кажется, было прожито десять жизней за пару-тройку месяцев. И не смолкающая ” музыка” артиллерии над городом.. Чуть позже продолжу
(с)
Автор публикации
