Поведение абьюзера, использующего психологическое или физическое насилие в близких отношениях, поведение «Дон Жуана», убегающего из отношений, когда вопрос сближения становится слишком острым, поведение самоубийцы, не способного перенести мысль о возможном разрыве (иногда иллюзорном) — все это явления одного порядка, по мнению эксперта по вопросам домашнего насилия, кандидата психологических наук, профессора психологии в Университете Британской Колумбии Дональда Г. Даттона. Все формы поведения объединяет схожая модель реагирования на близость, в основе которой мучительное противоречие между жгучей и не всегда осознаваемой потребностью в этой близости, одновременным ужасом перед ней и не менее тяжелым страхом ее потерять. Эту амбивалентность часто сопровождают такие черты характера, как высокий уровень хронического гнева, ревности и требовательности, неустойчивый образ себя, импульсивность, слабая способность к самоуспокоению, склонность к катастрофизации и постоянным руминациям. По мнению Даттона, эти черты составляют ядро профиля абьюзивной личности, который во многом пересекается с профилем пограничной организации личности (или «цикличной личности») и истоки которого он находит в моделях привязанности, сформированных в детстве. Люди с таким чертами чаще других склонны проигрывать в разных вариациях в отношениях так называемый «цикл насилия» (1. фаза нарастания напряжения; 2. взрыв 3. разрядка и передышка — «островок любви и спокойствия»).
В своей книге «Абьюзивная личность» (Изд. «Городец») Дональд Г. Даттон делает впечатляющий обзор проблемы: рассказывает об истории изучения насилия в близких отношениях (НБО), анализирует доминировавшие в разное время теории, объясняющие причины домашнего насилия (от ранних психиатрических до социологических, акцентирующих внимание на на иерархичности общественного устройства, и социобиологических, рассматривающих триаду ярость-ревность-контроль как наследие эволюции и «генетическую целесообразность»), исследует природу гнева, проявляющегося в межличностных отношениях, а также показывает, что, несмотря на то, что большинство исследований посвящено проблеме мужского насилия (как и эта его книга), насилие со стороны женщин так же распространено и патологично, а его причины не слишком отличаются от мужских. Недостатки, которые он видит в старых объяснительных моделях насилия, и новые исследования ⓘВ том числе нейробиологические, которые показывают, что ранние отношения со значимыми фигурами напрямую влияют на формирование структур мозга, отвечающих за эмоциональную регуляцию и устойчивость образа себя у взрослых, что подкрепляет психоаналитические теории раннего развития — теорию объектных отношений Мелани Кляйн и Маргарет Малер и теорию привязанности Джона Боулби. Подробнее см. главу 6. — Прим. ред., подтверждающие связь склонности к насилию с определенными чертами личности и детской травмой, позволяют ему выдвинуть собственную гипотезу об истоках и причинах насилия в близких отношениях и показать, что абьюзивность является не просто выученным паттерном поведения, а имеет куда более глубокие корни.
Публикуем главу «Гнев, порожденный страхом», в которой Даттон, опираясь на теорию Джона Боулби, подробно описывает формирование различных моделей привязанности в детстве, которые продолжают влиять на человека и во взрослом возрасте, а также на материале различных исследований показывает, как гнев, доходящий до ярости и запускающий в личных отношениях цикл насилия, связан со страхом утраты объекта любви и почему именно близкие отношения во взрослой жизни включают отработку негативного эмоционального сценария, появившегося в опыте изначальной привязанности.
ГНЕВ,ПОРОЖДЕННЫЙ СТРАХОМ
ЯРОСТЬ ПРИВЯЗАННОСТИ
Проблема с теорией объектных отношений, разумеется, состояла в том, что идеи Кляйн строились на умозаключениях о внутренней жизни младенцев и не принимали во внимание действия родителей, которые могли быть причиной этих приписываемых младенцу мыслей и чувств ⓘСогласно теории объектных отношений, которую Даттон также подробно описывает в других главах книги, изначальные отношения между младенцем («Я») и матерью (объектом) порождают первичную ярость в ответ на любую фрустрацию со стороны всемогущей матери. Именно на этой стадии для преодоления сильных эмоций и формируются «примитивные защиты»: ярость «отщепляется», поскольку выражение такой ярости подвергает младенца риску уничтожения, ведь мать является для него источником всего. Ярость диссоциируется и смещается на «плохой объект», который отделяется от «хорошего объекта» (матери). При нормальном развитии и гармоничных отношениях с матерью впоследствии происходит интеграция образа «плохой» и «хорошей» матери, что в будущем будет влиять и на репрезентацию других объектов. При негативном варианте образ остается расщепленным, а вместе с этим происходит расщепление эго самого младенца. «В результате младенец не может успешно пройти стадию постоянства объекта: создание устойчивого, постоянного, позитивного самоощущения и стабильной внутренней репрезентации утешающей фигуры, достаточной для проживания стандартных периодов сепарации от матери, или фигуры, ее заменяющей» (Д. Г. Даттон). — Прим. ред.. Как и большинство психоаналитиков того периода, Кляйн рассматривала младенца как существо, живущее в вакууме с безликой «матерью», которая является просто функцией, ролью, своего рода меню разнообразных реакций и не обладает личностными качествами или характеристиками. Отсутствие личности стало очевидно, когда Дэвид Уинтер применил теорию Кляйн к своему собственному анализу: ему пришлось основываться на собственных догадках о том, какого рода действия матери могут привести к тому, что из мальчика вырастет амбивалентный мужчина, потому что в работах самой Кляйн четкого ответа на этот вопрос не было. Согласно теории Кляйн, какие бы события ни стали причиной расщепления или возникновения примитивных защит, это все равно неизбежный и единообразный процесс взросления. Действия родителей при этом не описывались, и Уинтеру пришлось полагаться на собственные размышления о том, какими они могли быть. Малер рассматривала этот вопрос в рамках «вариативности внутри подфаз», как она это называла. Она хотела определить «точки уязвимости», на которые могут оказывать влияние «раннее взаимодействие и отношения мать — ребенок», но пришла к выводу, что процесс «судя по всему, довольно сложный… и установить какие-то однозначные зависимости между разными факторами, наблюдая за развитием среднестатистических детей и используя имеющиеся у нас инструменты, невозможно» (1, с. 110). Одного из студентов Кляйн особенно беспокоило отсутствие должного внимания к материнству, и вскоре Джон Боулби предложил теорию, в которой матери отводилось достойное место. Более того, эта теория впоследствии оказалась научной и измеримой, благодаря инновационным методам исследования Мэри Эйнсворт и ее коллег, которым удалось интегрировать психоанализ с зарождающейся социобиологической теорией.
Теория привязанности Джона Боулби
В опубликованной в журнале Британского психоаналитического общества в 1939 году статье Боулби описал свои взгляды на определенный тип детских переживаний, которые приводят к психологическим расстройствам, позднее получившим название «классическая триада» . Разумеется, Фрейд еще в 1895 году сказал, что детские травмы (например, преждевременный половой контакт со взрослым) являются источником психологических проблем у взрослых женщин. Однако Фрейд постепенно отказался от высказанных им в той статье идей, бесспорно блестящих и далеко опередивших свое время, из-за негативной реакции коллег, поставившей под угрозу его карьеру . Психиатрия Викторианской эпохи не могла смириться с тем, что случаи сексуального насилия в семье так же распространены, как и случаи «женской истерии» . Фрейд предпочел обратиться к : все эти половые контакты на самом деле были фантазиями, и он назвал этот процесс «исполнением желаний». В дальнейшем предметом интереса в психоанализе стали именно эти «желания», а не реальный половой контакт.
Боулби решил не ступать на это интеллектуальное минное поле, а спокойно предположил, что процесс опроса взрослых пациентов приводил к пренебрежению реальными травматическими эпизодами из их детства. Специалисты по педиатрии на тот момент довольно поверхностно подходили к вопросу «домашней среды». Семья «полная»? Родители ходят в церковь? Дом содержится в чистоте и порядке? Задавая такие вопросы, они упускали важнейшие, по мнению Боулби, аспекты раннего детства: наличие периодов длительной сепарации от матери и эмоциональное отношение матери к ребенку. Это отношение проявлялось в том, как она кормила ребенка, как отлучала от груди, как приучала к туалету, и в других аспектах материнства. Некоторые матери проявляли бессознательную враждебность по отношению к ребенку, которая проявлялась в мелких признаках неудовольствия, сопровождающихся гиперопекой для компенсации враждебности. Такая гиперопека могла выражаться в «страхе выпустить ребенка из поля зрения, излишнем беспокойстве по поводу любых недомоганий, страхе, что с их крошками обязательно случится что-то ужасное» . Враждебность же проявлялась в виде «избыточной депривации, нетерпеливого отношения к плохому поведению, в неумении держать себя в руках, в недостатке сочувствия и понимания, которые обычно интуитивно доступны любящей матери» .
В эпохальной трилогии «Привязанность и утрата» Боулби развил идею о том, что привязанность играет решающую роль для эмоционального развития человека, поскольку выполняет жизненно важную биологическую функцию, которая незаменима для выживания младенца. По его мнению, потребность человека в безопасной привязанности стала результатом длительного эволюционного развития, на протяжении которого за пальму первенства боролись кормление и спаривание. Другими словами, привязанность имеет социобиологическое значение и нужна для выживания. Когда малыш ползет к маме, чтобы «привязаться» к ней, он выполняет именно эту функцию, и то же самое происходит, когда мать дает ребенку питающий его физический контакт. В своих размышлениях Боулби вышел за рамки социобиологического подхода и занялся потенциальной индивидуальной вариативностью. Индивидуальные различия стали называть «стилями привязанности» — определенными сочетаниями мыслей и чувств относительно близости. Эти различия, рассуждал он, появляются из-за различий в материнском поведении привязанности. Реакции на удовлетворение или неудовлетворенность ранними попытками создать привязанность закладывают сохраняющиеся на всю жизнь «стили привязанности», среди которых Боулби выделил надежный, тревожный и избегающий. Люди с избегающим стилем привязанности обычно с опаской относятся к отношениям или вообще в них не вступают, а люди с надежной привязанностью в раннем детстве во взрослой жизни чувствуют себя комфортно в близких отношениях. Люди с тревожным стилем привязанности обычно находятся где-то посередине, испытывают амбивалентные чувства по поводу близости, по отношению к тем людям, с кем ощущают эмоциональную связь. Свойственные им реакции «тяни-толкай» напоминают перепады настроения у цикличной личности. Так, может быть, цикличная личность формируется как раз в силу регулярной недоступности матери?
Привязанность основывается на трех важных принципах: во-первых, тревожные сигналы любого происхождения активируют у младенца «поведенческую систему привязанности». То есть при любом стрессе или беспокойстве младенец ползет или идет к матери, зовет ее криком или плачем, потому что ему нужен успокаивающий телесный контакт. Во-вторых, когда эта система задействуется очень активно, дезактивировать ее может только физический контакт с фигурой привязанности. Ничто другое не поможет. Наконец, когда система привязанности активируется на протяжении длительного времени, а успокоения так и не наступает, у младенца наблюдается агрессивное поведение. Отсюда вытекает базовый вывод теории привязанности: отсутствие удовлетворения потребности в привязанности ведет к возникновению гнева. «Первичный гнев» берет свои истоки в фрустрированных и безуспешных попытках сформировать привязанность. Когда находящийся в состоянии стресса младенец ищет утешения, но не получает его, он впадает в ярость, за которой следует депрессия, а потом безразличие. Другими словами, первичная причина гнева — попытка восстановить контакт и получить утешение. Циклы эндогенного напряжения у взрослых зловеще напоминают процессы привязанности у маленьких детей. Внутри человека нарастает напряжение, и он не может успокоиться самостоятельно. Потребность в утешении не опознается и не выражается. Следовательно, желаемого контакта с партнером не происходит. Напряжение продолжает расти, основным мотивом становится бегство — вкупе с тайным желанием, чтобы другой нашел тебя и спас; спасения не происходит, и тогда наступает ярость. Цикл насилия у взрослых полностью воспроизводит описанный Боулби ранний процесс.
Боулби определял привязанность как связь, развивающуюся с «другим выделяемым и предпочитаемым человеком, который воспринимается как более сильный и/или мудрый» . Пропорционально тому, насколько эти качества приписываются другому, он получает абсолютную неограниченную власть над младенцем, и угроза разлуки или сепарация от фигуры безопасной привязанности вызывает крайне сильные эмоциональные реакции — ужас, горе и ярость. У мужчин эти базовые примитивные эмоции изначально связаны с женщинами. Поскольку женщина обладает властью в вопросах жизни и смерти, когда речь идет о младенце мужского пола, в этот период закладываются мощнейшие эмоциональные паттерны реагирования.
Боулби описал свои наблюдения за реакциями детей (в возрасте от 15 до 30 месяцев) в яслях, когда их впервые разлучают с родителями. Эти реакции делились на три четко выраженные фазы: протест, отчаяние, отчуждение. Крайне интересно, как Боулби описывает эти реакции:
В изначальной фазе [протеста], маленькие дети испытывают сильнейшее беспокойство из-за потери матери и пытаются воссоединиться с ней, задействуя в полной мере имеющиеся у них ограниченные ресурсы. Они часто громко плачут, трясут кроватку, мечутся, все время озираются, прислушиваются, не идет ли мать, которой им так не хватает. Все поведение говорит о том, что дети ожидают, что она вот-вот вернется… Во время фазы отчаяния, […] поведение говорит о том, что надежда уходит. Активность физических движений снижается или вообще прекращается, ребенок может плакать монотонно или время от времени. Он отстранен и пассивен… кажется, что он пребывает в состоянии глубочайшего горя… Во время фазы отчуждения, когда мать приходит к нему, сразу видно, что не все в порядке, потому что его поведение говорит об отсутствии поведенческих паттернов сильной привязанности, нормальной для этого возраста. Он не приветствует мать, кажется, будто он ее практически не узнает, он не цепляется за нее, кажется отстраненным и апатичным, вместо плача он постоянно отворачивается от нее
Действия, связанные с первой фазой сепарации (фазой протеста), можно трактовать как проявления гнева. Все действия активны, направлены на внешний мир для достижения результата (в данном случае — возвращения матери). Громкий плач и трясение кроватки — это первичные формы сигнальных действий и требования, чтобы она вернулась.
Первая и основная функция гнева — восстановить успокоительный контакт с фигурой привязанности. К взрослому возрасту эти действия принимают другую форму: плач сменяется криком, трясение кроватки — бросанием или разбиванием вещей. Контроль за эмоциональной дистанцией от партнера становится профилактическим методом, предшествующим необходимости выражать ярость после его возвращения, за исключением ситуаций, когда контроль дает сбой и партнер уходит. В такие моменты подавленная зависимость взрывается фейерверком ярости и отчаяния, но причина остается неизменной, даже когда меняется поведение: это попытка восстановить контроль с помощью физических действий. В случае младенца депрессивные эмоции (горевание) и отчуждение возникают лишь после долгих безуспешных действий, которые не приводят к воссоединению с матерью. У взрослых же мужчин осознание того, что жена или любовница собирается уйти или ушла от них, сразу порождает глубокую депрессию и мысли (или же угрозы/действия), связанные с самоубийством. Угрозы покончить с собой — распространенная история для абьюзивных мужчин, от которых уходят любовницы, а суицид как таковой чаще встречается среди мужчин, от которых ушла жена . У мужчин более психопатического типа такие угрозы могут быть исключительно манипулятивными, а у пограничных личностей суицидальные мысли носят серьезный характер .
Сепарация и гнев
Гнев — типичная реакция на разлуку с матерью. Боулби цитирует исследования, в которых ученые отмечали значительные различия между агрессивными играми сепарированных и несепарированных детей . Сепарированные дети «склонны нападать на куклу-родителя». Гнев на родителя часто выражается нерегулярно и перемежается с выражениями любви. В таких случаях Боулби использует термин «амбивалентность». Сепарированные дети или дети с нарушениями привязанности амбивалентно реагируют на мать на протяжении периода до 20 недель после воссоединения. Про таких детей пишут, что они «сердито изгибаются и вырываются из рук, но одновременно с этим стремятся к контакту» с матерью. Амбивалентность, другими словами, проявляется в противоречивых телесных реакциях.
В подобных ситуациях гнев выполняет две функции: помогает ребенку преодолеть препятствия на пути к воссоединению и призывает любимый объект больше не уходить. (Боулби считал, что дисфункциональный гнев после смерти близкого появляется, потому что скорбящий еще не принял факт смерти и продолжает верить, что умерший вернется. Следовательно, скорбящий человек в эмоциональном смысле ведет себя как сепарированный ребенок.) Боулби утверждает:
Нередко мы сталкиваемся с проявлениями гнева на поведенческом уровне. Мы можем наблюдать его, когда мать, чей ребенок по глупости перебежал дорогу в неположенном месте, ругает и наказывает его — ее гнев связан в первую очередь со страхом. Мы сталкиваемся с этим каждый раз, когда один партнер упрекает другого в неверности… Дисфункциональный гнев возникает всякий раз, когда человек, будь то ребенок или взрослый, испытывает настолько сильный и/или устойчивый гнев на партнера, что связь между ними ослабевает, а не укрепляется, и партнер отчуждается. Гнев на партнера также становится дисфункциональным, когда агрессивные мысли или действия пересекают тонкую грань между сдержанностью и мстительностью. […] Разлука, особенно длительная или часто повторяющаяся, оказывает двойной эффект. С одной стороны, поднимается гнев, с другой стороны — угасает любовь. Следовательно, гневное, недовольное поведение может приводить не только к отчуждению фигуры привязанности, но и к изменению чувств по отношению к ней. Вместо глубоко укорененной любви, перемежающейся «яркими проявлениями недовольства», […] в ребенке растет глубинное отвержение, которое лишь иногда сменяется на тревожную, неуверенную любовь .
Здесь Боулби предвосхищает открытие, что сепарационная тревога является почвой для гнева, возникающего во взрослых романтических отношениях. Он отмечает, что подростки 15–18 лет с поведенческими проблемами обычно слушаются родителей, когда те угрожают бросить их, если они не будут вести себя как положено. Такой ребенок приходит «в ярость, когда родитель угрожает покинуть его, а с другой стороны, не решается выразить свой гнев, чтобы родитель не сделал этого. Это основная причина, […] по которой в подобных случаях гнев на родителя обычно подавляется и смещается на другие мишени» .
Боулби продолжает:
«Вполне вероятно, что некоторые люди, которые в прямом смысле этого слова убивают родителя, поступают так именно из-за того, что на протяжении многих лет родитель безжалостно повторяет угрозы покинуть ребенка» .
Поскольку гнев (протест) представляет собой первую реакцию на сепарацию и является «гневом, порожденным страхом», этот страх становится страхом потери. Гнев направлен на воссоздание утраченного объекта или предотвращение его исчезновения. Он оказывается как сигнальной формой, так и формой контроля. К сожалению, сам по себе гнев порождает субъективное состояние отделенности от других. Недостаток близости может усилить ощущение сепарации, что, в свою очередь, порождает еще больший гнев. Если страх и гнев становятся невыносимыми, проявляются абьюзивно или используются для мести, то человек еще больше отдаляется от партнера, дистанция вырастает и возникает еще более сильный страх и гнев. Поэтому гнев как реакция на сепарацию может запустить эмоциональную спираль, которая приводит к ярости. «Гнев, порожденный страхом», — важный источник происхождения ярости.
Боулби рассматривал выражение гнева как способ регуляции отношений привязанности. В его описаниях первичных реакций переживающих сепарацию младенцев описывается ярость как попытка вернуть к существованию утраченную мать усилием воли. Это чувство становится предтечей той ярости, которую испытывает взрослый человек при потере любимого. Одно из самых сложных для проработки чувств, связанных с гореванием, — это ярость на умершего и вина, возникающая из-за переживания ярости. Боулби пишет об этом так:
Когда отношения с любимым человеком оказываются под угрозой, мы, как правило, ощущаем не только тревогу, но и злость. […] Тревога и гнев идут рука об руку, являясь реакциями на угрозу утраты. […] Когда ребенок или супруг начинает вести себя опасным образом, вероятно проявление гневного протеста. Когда ваш партнер отдаляется от вас, столь яркое напоминание о том, насколько он вам небезразличен, творит чудеса. Когда ребенок обнаруживает, что им пренебрегают в пользу младшего брата или сестры, его требования близости могут восстановить равновесие. Следовательно, гнев, проявленный в нужном месте в нужное время и в нужной степени не только уместен, но и незаменим. Он охраняет нас от опасного поведения, помогает отпугнуть соперника или вернуть партнера. Во всех этих случаях цель поведения, связанного с гневом, остается неизменной — защитить отношения, которые представляют собой особую ценность. Есть три основных вида отношений, угроза продолжению существования которых может вызывать гнев: отношения с половым партнером (молодым человеком, девушкой или супругами), отношения с родителями и отношения с детьми. […] Когда эти отношения оказываются под угрозой, человек испытывает тревогу и, возможно, гнев
Дезадаптивная жестокость представляет собой искаженную и гипертрофированную форму потенциально функционального поведения.
Отвержение и гнев
Согласно Боулби, отторжение со стороны матери интенсивно активирует систему привязанности, и прекратить эту активацию можно только с помощью физического контакта с фигурой привязанности. Если мать отвергает младенца или угрожает ему, но вскоре после этого снова допускает до себя, ситуации хронического конфликта не возникает. Но если матери в принципе неприятен физический контакт с младенцем (либо из-за той или иной острой травмы, либо из-за невыраженного гнева, либо из-за личностных особенностей младенца), она не допустит его до себя и потом. В силу этого у младенца возникает серьезный, глубинный невербальный конфликт. Любое движение матери, направленное на то, чтобы оттолкнуть от себя ребенка, поначалу вызывает у него лишь стремление сблизиться. Однако ребенок не может инициировать контакт с матерью, несмотря на то, что только контакт может прекратить тревожное поведение системы привязанности. Осознание недоступности матери активирует систему еще сильнее, и можно ожидать возникновения у ребенка конфликтного поведения. Когда поведенческая система привязанности активируется, а потом эта активация не завершается, у младенца наблюдается агрессивное поведение. В то же время тенденции к отстранению вступают в конфликт с тенденцией к сближению и невозможность сближения вызывает гнев, который зачастую нельзя выразить безопасно. Рано или поздно физически отвергнутый младенец начнет испытывать гнев и отстранение в любой ситуации, которая обычно пробуждает любовь и привязанность. Ярость, выражаемая во время «убийств из-за покинутости», — остаточное явление этого процесса, протекающего в системе привязанности .
Боулби предвосхитил открытие того, что паттерны привязанности не исчезают во взрослом возрасте. Он пишет об этом так:
Если человек уверен, что фигура привязанности будет доступна всегда, когда он того пожелает, то будет куда менее склонен к сильному или хроническому страху, чем человек, у которого такой уверенности нет. Второе положение касается формирования такой уверенности в сензитивный период развития. Согласно этому положению, доступность или недоступность фигур привязанности медленно накапливается в годы созревания личности (в младенчестве, детстве, подростковом возрасте) и ожидания, которые формируются у человека в эти годы, остаются относительно неизменными на протяжении всей его жизни.
Такие ожидания (или «рабочие модели», или «внутренние репрезентации» себя и партнеров по отношениям) представляют собой центральную составляющую личности и включают в себя «набор сознательных или бессознательных правил организации информации, опыта, чувств и идей, связанных с привязанностью» (17, с. 70). Такие «внутренние репрезентации» (по Кляйн — «интроекты»): 1) содержат в себе модель личности как достойной или недостойной заботы и любви, 2) порождают бессознательные ожидания о последствиях привязанности и 3) дают контекст для более поздних социальных отношений. Несмотря на то, что такие модели можно реструктурировать, сделать это очень сложно, поскольку, однажды возникнув, они обычно действуют за пределами сознания и сопротивляются резким переменами. Более того, они порождают самоисполняющиеся пророчества: ожидания, содержащиеся во внутренней репрезентации, порождают поведение, которое раз за разом эти ожидания оправдывает.
Автор публикации
Выкладываю новости технологий и интересные статьи с темной стороны интернета.
